…Конец 2002 года, декабрь, центр Москвы, оживленный и помпезный, нарядные витрины дорогих магазинов, узкие улочки и уютные старые особняки. На улице стоит крепкий мороз, от которого горят щеки и пар валит изо рта. Я, студентка 3 курса философского факультета МГУ, сжимаю в руках мобильный телефон с бережном вбитым в книгу контактов заветным номером, который мне дали друзья, журналисты газеты «Завтра» - я тогда делала для нее интервью с актерами как внештатный автор. Изнутри все сводит от страха и волнения, хотя я никогда не была барышней робкого десятка. Сотни раз прокручиваю в голове, что сказать, как сказать, как представиться, чтобы не получить сухой отказ и чтобы заветная, вожделенная встреча (хотя бы одна!) состоялась.
Набравшись духа, набираю номер. На том конце провода – знакомый по многочисленным выступлениям звучный низкий мужской голос. Со мной говорит Гейдар Джемаль. Каждый день, едва только закончатся пары, я мчусь в университетское Интернет-кафе, чтобы с головой уйти в чтение материалов его сайта – «Контрудар». Это самые сладкие, упоительные часы. На том этапе моей жизни – а мне всего 18 – мне казалось, что этот сайт объясняет для меня все: как устроен мир, каковы скрытые пружины мировой политики, каков смысл жизни человека. И вместо абстрактных мечтаний быстро вырисовывается цель – во что бы то ни стало познакомиться с этим удивительным, необыкновенно умным и харизматичным человеком, который на телеэкранах кажется столь значительным и неприступным.
Встреча
К моему удивлению, в разговоре он оказался вовсе не так надменен, суров и отстранен, а, напротив, подчеркивал открытость к общению. Сдав очередной зачет зимней сессии, я стремглав несусь в самый центр Москвы, на улицу Остоженка. Помню, как я плутала в многочисленных тихих переулках, а он то и дело сам перезванивал мне, с немалой доброжелательной иронией давая мне инструкции, куда свернуть и как пройти.
И вот, наконец, я в теплой старой квартире со скрипящим паркетом и высоченными потолками. На огромных белых распашных дверях – черная ткань с бело-желтой вязью из Корана, вдоль стен – множество стеллажей с бесчисленным количеством книг на разных языках мира, в центре комнаты – круглый стол. Гейдар Джемаль приветлив и разговорчив, расспрашивает меня, где я учусь и чем занимаюсь, какими судьбами и тропами пришла в Исламский комитет. Услышав от меня нечто звонко-бодрое а-ля «я поняла, что политический Ислам – это мой интеллектуальный выбор», он заметно окрыляется, а в глазах его загорается энтузиазм. Разговор за чаем оказывается долгим и очень интересным. Я рассказываю ему о курсовой, посвященной взглядам имама Хомейни. Джемаль предлагает мне поближе ознакомиться с творчеством иранского мыслителя Али Шариати – одного из идеологов Исламской революции в Иране.
Я углубилась в работу, результатами которой Гейдар Джемаль остался настолько доволен, что предложил создать Центр исследований конфликта, раскола, оппозиции и протеста, который занимался бы изучением наследия мусульманских политических мыслителей. Со своей стороны он подтянул некоторых своих учеников и друзей. По итогам этих семинаров в 2005-м была издан сборник «Исламская интеллектуальная инициатива в ХХ веке».
Так была открыта целая важная страница в жизни, которая проложила дистанцию между мною нынешней, какой меня знают теперь, и мною тогдашней, крашеной в огненно-рыжий цвет дерзкой девушкой в черном, читавшей «Лимонку» и «Завтра» в метро и упивавшейся ужасом обывателя. И хотя эту траекторию развития я сама для себя наметила еще тогда, разумеется, именно Гейдар Джемаль стал для меня тем человеком, который открыл меня подлинную, побудил вернуться к себе настоящей, обрести, как говорится в философии, свою подлинную экзистенцию, в которой я начала чувствовать себя органично, а свою жизнь стала ощущать наполненной смыслом. Это было одно из ключевых, самых важных для Гейдара Джемаля слов – смысл.
Каким он был
Все, кто хорошо знал Джемаля лично, помнит, насколько он любил глубоко, прямо-таки с психологизмом Достоевского (а это был его любимый писатель) анализировать и описывать все встретившиеся ему на пути человеческие типажи, экзистенциальные типы и характеры – начиная с внешности и манер и заканчивая какими-то тонкими, едва уловимыми нюансами мировоззрения. Было очень интересно его слушать, когда он делился этими своими наблюдениями – порой едкими, порой безжалостными, всегда очень образными и красочными – без ложных сантиментов и слащавого гуманизма, который ему никогда не был свойственен и чего он и не скрывал. Он испытывал неподдельное исследовательское любопытство к каждому встреченному им человеку, будь то именитый эксперт из закоулков известных телестудий, давний друг или забежавшая на интервью незнакомая ему журналистка. Из него получился бы великолепный прозаик, и близкие друзья говорят, что он действительно написал ряд художественных книг, основанных на реальных событиях, но вот только издавать их не решился – слишком уж узнаваемы были многие прототипы. А это часто сложно совместимые вещи – проза, где писатель выводит персонажей и препарирует их со всей беспощадностью, и политика, где человек должен быть бесконечно маневрирующим и тонким игроком, умеющим находить подход к разным аудиториям, в том числе и не совсем комплементарным внутренне. Джемаль был большой мыслитель и опытный политик, а еще – талантливый поэт, и после известия о его уходе из жизни его стихи, которые я до сих пор помню наизусть, непрестанно звучат в моей голове. К слову, именно тема смерти в них обыгрывается наиболее драматично и экспрессивно…
Гейдар Джемаль постоянно предавался размышлениям, интеллектуальным наработкам, ночами напролет занимая свой ум набросками к новым книгам, статьям. Любопытная деталь – он принципиально не пользовался компьютером, не набирал статьи в Word, не выходил в Интернет. Очевидно, это мешало ему сосредоточиться на творческом, мыслительном процессе. Свои тезисы он набрасывал, по старинке, от руки на бумаге, а затем диктовал свои тексты помощнице и секретарше. На моих глазах увидели свет и были презентованы знаковые книги – «Революция пророков», «Освобождение ислама», важные статьи, легшие в основу новых трудов, изданных позднее. Это было не ретроградством, не блажью, а бережным сохранением неповторимой ритмики жизни мыслителя, живущего в своем особом пространстве.
«Умный, сложный» - написал кто-то в комментарии к его некрологу в одном из его пабликов. Да, он именно таким и был. При всей непритязательности, полном отсутствии вещизма, презрении к мещанству он ценил определенную эстетику бытия, придающую вкус повседневности. В нем чувствовался не наигранный, глубинно свойственный ему аристократизм, передавшийся ему, видимо, с молоком матери. Он любил, когда красиво подают свежезаваренный чай на стол и когда тонко режут хлеб, он любил назначать встречи в уютных московских кофейнях, где раздается звон подносов и из белоснежных чайников разливаются ароматные чаи, он испытывал эстетическое удовольствие при виде любой красивой, приятной для глаз женщины. Он был убежденным, соблюдающим мусульманином, и при этом – плотью от плоти Москвы, ее богемных интеллектуальных кругов, ее извилистых переулков и кафе, затерявшихся в тени улиц, по которым весной бегут, дребезжа, резвые трамваи, а красавицы с распущенными локонами цокают каблучками. И все же сердцем, он, очевидно, всегда пребывал в иных, овеянных для него сакральным ореолом местах – как тот же Таджикистан, с которым было связано немало событий его молодости. И то, что он предпочел быть погребенным в сердце Евразии, а не там, где он родился и прожил всю жизнь, видимо, очень неслучайно.
Оттиск джемализма
Помню эти долгие и блаженные весенние и летние вечера: веранда или внутренний двор одного из многочисленных кафе на Покровке, чуть слышные звуки ненавязчивой фонящей музыки, умиротворяющий плеск фонтана, снующие, как тени, стройные официантки, чай в изящных турецких армудах – и разговоры длиной в несколько часов, обо всем – о Боге, о человеке, об обществе, о государстве, о философии, об исламском мире, о революции, об истории, о гендерных вопросах, о событиях текущих и предстоящих…К нам нередко присоединялись близкие друзья Джемаля Максим Шевченко и Надежда Кеворкова, жившие неподалеку, его сын Орхан, а также другие его ученики. Между мною и Джемалем на тот момент сложился великолепный контакт, мы были во многом очень комплементарными людьми и общались тогда тесно и близко, практически каждый день, а он считал меня одной из основных своих учениц. Тогда я ловила каждое его слово, и это было, в некоторой мере, даже чересчур, но вполне объяснимо моим очень юным на тот момент возрастом. Я стремилась быть его правой рукой, его помощницей в политических делах, распространительницей его идей.
Если бы кто-то мне сказал, что это не всегда будет так, что многое будет переосмыслено, и что жизнь очень жестко разведет нас не то, что по разные баррикады, а по разные линии фронта, я бы, конечно, тогда ни за что не поверила. Но так довольно часто случается с теми, кто активен на поприще идеологии и политики.
Тем не менее, Гейдар Джемаль заложил в основу моего мировоззрения некие краеугольные камни, которые, видимо, останутся незыблемыми константами на всю жизнь, невзирая на самостоятельное идейное развитие. В первую очередь – это учение о героическом пассионарном человеческом типе, избирающем путь радикальной свободы через предание себя Богу и противопоставление себя пронизанному угнетением миропорядку и обществу, являющемуся тенью сатаны. Сложившемуся status quo и обществу с его конформизмом, предрассудками, истлевшими идолами, нелепыми вымышленными писаными и неписаными нормами противостоит община революционеров духа, несущих освобождение и справедливость всему миру. Неподдельную клокочущую страсть и жертвенную любовь этих пассионариев Джемаль противопоставлял слащавому «клерикальному» гуманизму, трусливо оправдывающему сложившийся порядок вещей и проповедующему квиетическую беззубость. И России (а шире – Северной Евразии) как особому пространству, «черной дыре» в самом хорошем смысле этого слова Джемаль отводил в этом противостоянии одну из главенствующих сакральных ролей.
В данном пространстве Гейдар Джемаль придавал особое значение двум фигурам – это Ленин и Достоевский. Первое может показаться странным, учитывая, что Джемаль был теологом и убежденным мусульманином, а Ленин – принципиальным, непримиримым атеистом. Но Гейдар Джемаль считал мировоззрение и революционный политический дискурс Ленина глубоко религиозным по своему посылу и органике; куда более религиозным, чем то, что он презрительно именовал «клерикализмом и поповщиной». Как он отметил в одной из своих лекций, «атеизм – первый шаг в теологию». Что до Федора Михайловича, то Джемаль ощущал глубокую экзистенциальную близость с целым рядом его персонажей, а поднятые великим русским писателем и мыслителем темы – острыми и важными именно для тех, кого он обозначал как пассионариев. Особое значение для него, конечно, имел роман "Бесы". Когда я, будучи молоденькой студенткой, призналась ему, что до этого произведения у меня руки еще не дошли, он строго наказал мне немедленно прочитать его: «Да вы что! "Бесы" – это наше Евангелие. Обратите особое внимание на фигуру Петра Верховенского». Гейдар Джемаль вообще считал, что русской литературе по глубине и классу в мире не было и нет аналогов.
Разрыв
Членом Исламского комитета Гейдара Джемаля я была в 2002-2006 гг. Не буду сейчас подробно описывать все драматические и серьезные точки нашего с ним дальнейшего идейного расхождения. Первый разрыв произошел в 2007 году, и это было связано с переосмыслением ряда положений дискурса Джемаля, которые были для него болезненно важными. Намного позже мне довелось несколько лет работать с его женой над одним медиа-проектом, и (что, кстати, не удивительно) на множестве моих статей и тогда все равно с легкостью обнаруживался неизбежный «налет джемализма». Думаю, он и сам тогда это заметил. Году в 13-14-м мы всерьез наметили пути к восстановлению отношений, обговаривалось даже создание моего блога на его сайте «Поистине». Но – не судьба: потом произошли известные события на Украине и в Ираке, и по целом ряду тем (Донбасс, Сирия, отношение к шиитскому Ирану и к воюющему в Сирии такфиристскому интернационалу) пропасть между нами пролегла, как теперь оказалось, уже навсегда. Говоря без аллегорий – мы заняли враждебные ниши в информационной войне, начав открыто поддерживать противоборствующие, стреляющие друг в друга стороны. И теперь он, важнейший человек в моей жизни, ушел, а мы не простились и не примирились. С учетом обстоятельств – в сложившейся ситуации это было невозможно. В этом – неизбывный трагизм жизни, трагизм войны и политики.
Весной 2016 года я записала длинное студийное видео с критикой некоторых базовых положений философского и политического дискурса Гейдара Джемаля, с осуждением ряда произошедших с ним на исходе жизни религиозных и идеологических метаморфоз. Это видео было саркастичным и жестким. Не будем ханжить – сам покойный был в немалой мере приверженцем такой манеры критики, и в этом между мной и ним всегда наблюдалось некое экзистенциальное сродство. Но если бы я тогда знала, что он неизлечимо болен и приближается к терминальной стадии этого тяжелого недуга, я бы, конечно, избрала иную форму подачи своих мыслей. Но мне это не было известно, ибо, будучи когда-то вхожей в его дом, семью и ближний круг, я уже давно не принадлежала к нему. А Гейдар Джемаль был человеком сильным, мужественным и гордым, и он тщательно скрывал от внешнего мира свою болезнь и прогнозы врачей – не хотел, чтобы недруги порадовались его слабости и страданиям.
В среде мусульман часто цитируется аят Корана: «Поистине, все мы принадлежим Богу, и, истинно, к Нему возвращаемся». Произошел финал, который неизбежно случается с каждым смертным человеком. В моей жизни Джемаль был грандиозной и неповторимой вехой. Вехой, оставившей отблеск на всей моей жизни. И в этом смысле я всегда буду помнить его добром.
